Вторррой верррхний пост, которррый не прррост, это, типа, рррассказ специально для вас.

О главных  геррроях (не в снимках, но в лицах) сейчас вам подррробно поведает птица.

Во-перррвых, Андрррюша, хозяин кваррртиррры (и попугая, лучшего в миррре). Меня он увидел однажды в пррродаже,  рррешил, что я суперрр! (Ведь суперрр я, пррравда же?!) С тех поррр я вот с ним коррротаю мгновенья и жизни учу, когда есть вдохновенье.

А после Андрррюша к нам жить пррригласил крррасавицу Ларрру  (прррекрррасна – нет сил!), и я был, конечно, крррылами-то за, но Ларрра с собой пррритащила кота, о чём я вначале пррротестовал, уж больно бандюга меня доставал. И только пррредставьте – Пусиком кличут кошачьего монстррра  в умильном обличии!
Но это всё было когда-то давно, сейчас нам и думать об этом смешно, мы стали с ним птице_и_кото_дрррузьями, и дррружим все вместе, и сами, и с вами.

Исторррия вся есть по тегу «дневник», здесь кррратко для тех, кто к знакомству пррривык.

А, и ещё у нас новый жилец – сэррр Ланцелот, котёнок-птенец. Он вдррруг рррешил: Какаду – это  "мама"! Мама кота – звучит как-то стррранно для попугая в самом рррасцвете. Но что не бывает нынче на свете!

Серебряный век. Лев Лунц. "ПОЧЕМУ МЫ СЕРАПИОНОВЫ БРАТЬЯ" (2)

Начало рассказа о СЕРАПИОНОВЫХ БРАТЬЯХ здесь.

1

"Серапионовы Братья" -- роман Гофмана. Значит, мы пишем под Гофмана, значит, мы -- школа Гофмана.
Этот вывод делает всякий, услышавший о нас. И он же, прочитав наш сборник или отдельные рассказы братьев, недоумевает: "Что у них от Гофмана? Ведь, вообще, единой школы, единого направления нет у них. Каждый пишет по-своему".
Да, это так. Мы не школа, не направление, не студия подражания Гофману.
И поэтому-то мы назвались Серапионовыми Братьями. Лотар издевается над Отмаром: "Не постановить ли нам, о чем можно и о чем нельзя будет говорить? Не заставить ли каждого рассказать непременно три острых анекдота или определить неизменный салат из сардинок для ужина? Этим мы погрузимся в такое море филистерства, какое может процветать только в клубах. Неуже-ли ты не понимаешь, что всякое определенное условие влечет за собою принуждение и скуку, в которых тонет удовольствие?.."
Мы назвались Серапионовыми Братьями, потому что не хотим принуждения и скуки, не хотим, чтобы все писали одинаково, хотя бы и в подражание Гофману.
У каждого из нас свое лицо и свои литературные вкусы, у каждого из нас можно найти следы самых различных литературных влияний. "У каждого свой барабан" -- сказал Никитин на первом нашем собрании.
Но ведь и Гофманские шесть братьев не близнецы, не солдатская шеренга по росту. Сильвестр -- тихий и скромный, молчаливый, а Винцент -- бешеный, неудержимый, непостоянный, шипучий. Лотар -- упрямый ворчун, брюзга, спорщик, и Киприан -- задумчивый мистик. Отмар -- злой насмешник, и, наконец, Теодор -- хозяин, нежный отец и друг своих братьев, неслышно руководящий этим диким кружком, зажигающий и тушащий споры.
А споров так много. Шесть Серапионовых Братьев тоже не школа и не направление. Они нападают друг на друга, вечно несогласны друг с другом, и поэтому мы назвались Серапионовыми Братьями.
В феврале 1921 года, в период величайших регламентаций, регистрации и казарменного упорядочения, когда всем был дан один железный и скучный устав, мы решили собираться без уставов и председателей, без выборов и голосований. Вместе с Теодором, Отмаром и Киприаном мы верили, что "характер будущих собраний обрисуется сам собой, и дали обет быть верными до конца уставу пустынника Серапиона".

2

А устав этот, вот он.
( Collapse )

Серебряный век. Серапионовы братья. (1) Из воспоминаний Николая Чуковского

История Серапионовых братьев примечательна. Это, кажется, единственный в мировой истории литературный кружок, все члены которого, до одного, стали известными писателями. Но выяснилось это только впоследствии. При организации кружка даже сами участники не придавали этому событию слишком большого значения.

Первое организационное собрание Серапионовых братьев состоялось 1 февраля 1921 года в Доме искусств в комнате Слонимского. Членами братства были признак Илья Груздев, Михаил Зощенко, Лев Лунц, Николай Никитин, Константин Федин, Вениамин Каверин, Михаил Слонимский, Елизавета Полонская, Виктор Шкловский в Владимир Познер. Название Серапионовы братья предложил Каверин. Он в то время был пламенным поклонником Гофмана. Его поддержали Лунц и Груздев. Остальные отнеслись к этому названию холодно. Многие, в том числе и я, даже не знали Гофмановой книги, носящей такое название. Но Лунц объяснил, что там речь идет о собрании монахов, где каждый по очереди рассказывал какую-нибудь занимательную историю. Так как члены кружка тоже собирались по очереди читать друг другу свои произведения, название показалось подходящим. Решили каждому брату дать прозвище и тут же их изобрели. Я их забыл, как забыли их все, потому что никогда впоследствии не употребляли. Помню только, что Груздев был брат-настоятель, а Лунц брат-летописец. Предполагалось, что Груздев будет исполнять председательские обязанности, а Лунц секретарские. Но и это не осуществилось. На серапионовых собраниях никто не председательствовал и не велось никакого протокола. Вообще там царило полное равенство, и все организационные мероприятия совершались сообща, скопом. Припоминаю, что Познеру дали прозвище Молодой брат как самому младшему.

В серапионовском братстве были только братья, сестер не было. Даже Елизавета Полонская считалась братом, и приняли ее именно за мужественность ее стихов. Зощенко прозвал ее Елисавет Воробей. Однако при серапионовом братстве был, так сказать, официально установлен особый институт серапионовы дамы. Это были девушки, которые сами ничего не писали, но присутствовали на всех серапионовских собраниях. Вот их имена: Дуся Каплан, Муся Алонкина, Зоя Гацкевич, Людмила Сазонова и Лида Харитон.

( Collapse )

И, дорогая luvida, спасибо!

Почти сто лет тому назад (5)

Воспоминания Иды Миримовой

Начало 1, 2, 3, 4

Отчетливо помню себя и все происходившее вокруг, наверное, с пяти-шести лет. Уже введен был НЭП, и жизнь в Опочке протекала очень привольно. Голодное время гражданской войны и военного коммунизма помню только по рассказам, а примерно с 1922 г. рынок ломился от деревенских продуктов: крестьянам разрешалось продавать излишки. Мануфактуры, обуви и прочих фабричных товаров тоже было полно, в городе открылась широкая сеть частных магазинов: Глазман, братья Варьятовы, Столяров, Селюгин, Хейсин… Уважаемые, почтенные люди, это потом они превратились в «нэпманов», а тогда были на равных со всеми. Зайдешь в любой магазин – там есть все, что угодно для души; если чего-то нет, то приветливый хозяин при первой же поездке за товаром в Москву привезет все, что нужно. У каждого владельца магазина был список постоянных покупателей, в основном женщин, и ткани привозились индивидуально каждой, опочецкие дамы ходили в разных платьях.

Лозунг «кто кого», провозглашенный при введении НЭПа, воспринимался как честное экономическое соревнование: когда товары в государственных магазинах станут дешевле и лучше, чем у частников, покупатели у последних перестанут покупать, частники закроют свои магазины и вольются в трудовую семью рабочих и служащих. Но пока, в начале 20-х, частные лавки пестрели обилием красиво выложенных товаров, а большой магазин ЕПО (Единое Потребительское Общество) поражал пустотой и мрачностью, и покупать там было нечего. Позднее вопрос «кто кого» разрешили очень просто: частников стали арестовывать и высылать, магазины закрыли, а в ЕПО по-прежнему ничего не продавали, а если и появлялся товар, то говорили «дают» или «выбросили». Повелось это на долгие годы.

Помню, как уезжал Симон Маркович Хейсин, мы провожали его на опочецкой станции. Мина, младшая дочь Хейсиных, моя ровесница, горько плакала, а я ее успокаивала: «Подумай, какая радость будет потом, когда папа вернется». А Мина со слезами говорила: «Я не хочу потом, я хочу, чтобы он сейчас никуда не уезжал». Это было, наверное, в 28-м или 29-м году.

( Collapse )

Почти сто лет тому назад (4)

Воспоминания Иды Миримовой

Начало 1, 2, 3

... Хотя Опочка была порядочным захолустьем, в ней было крепкое ядро интеллигенции, и жизнь в городке была интересная. Был струнный оркестр, возглавляемый братьями Вареятовыми, устраивались музыкальные вечера, в которых принимал участие и военный духовой оркестр. Был сильный для такого городка любительский драмкружок, которым руководил Михаил Петрович Румянцев. Спектакли и концерты шли в городском клубе зимой, а в летнее время – на валу. Ставили обычно классику, помню, например, постановки «На дне», «Доходное место», «Власть тьмы», играли также и советские пьесы. Выбор пьес, особенно классических, обуславливался еще наличием имеющихся в распоряжении артистов костюмов. По всей Опочке собирались остатки уцелевшей одежды прошлых лет, и когда поднимался занавес, по залу прокатывался шепот: фрак Николая Анисимовича Кудрявцева, фата Марии Федоровны Румянцевой, цилиндр доктора Заломоновича (а папы сохранился черный шелковый цилиндр)…

Лет десяти-двенадцати я безумно увлекалась театром. Мне кажется, что никогда потом я уже не испытывала такого жгучего волнения, такого замирания и восторга, как тогда на спектаклях в опочецком театре, где у артистов отклеивались усы и бороды, ходуном ходили полотняные колонны и на всю залу разносился шепот суфлера. Я тогда и не мыслила себе другого жизненного пути, кроме артистического, да это, наверное, было общим увлечением среди моих подруг. Мы устраивали свои спектакли где только могли: в амбаре на нашем дворе, в сарае у наших соседей Малиновских, на клубной сцене исправтруддома (так называлась тогда тюрьма). В исправдом нас пускали потому, что отец моих подружек Шпаковских работал там бухгалтером. Заключенные в основном были мужики, осужденные за драку: ни один праздник не обходился в Опочке или соседних деревнях без поножовщины. И вот таким зрителям мы показывали наши постановки, в основном пьесы-сказки: «Аленький цветочек», «Иван Царевич», «Розочка и Беляночка». И нас хорошо принимали, ласково к нам относились.
( Collapse )

Почти сто лет тому назад

Воспоминания Иды Миримовой

Начало

В двадцатые годы существовало очень ясное и понятное определение того времени – «мирное время», и кусок его воплощала в себе семья Ольги Ниловны Телепневой.
Она, Ольга Ниловна, была, можно сказать без всяких преувеличений, любимицей города. Ее отец Нил Алексеевич Ладыгин был до революции главным врачом Опочецкой больницы и пользовался в уезде большой популярностью. Его сменила на этом посту дочь – Ольга Ниловна. С папой они сразу крепко сдружились, их объединяла одинаковая беззаветная преданность своему делу. И с мамой у Ольги Ниловны установились очень дружеские отношения, хотя родители никогда в доме Телепневых не бывали, как и они у нас. Это выглядит несколько странно, т.к. в Опочке, как, наверное, во всех маленьких городках, где свободного времени относительно много, было принято собираться вместе, коротать время: сегодня – у Вариятовых, затем у Белостоцких, Румянцевых, у нас…
Так вот: насколько я помню, никто никогда из семьи Ольги Ниловны в таких собраниях не участвовал. Ни в кино, ни в театр (летом в Опочку приезжали гастролирующие труппы) Телепневы не ходили.
И только позже я узнала и поняла, чем было вызвано такое «добровольное заточение» семьи: ( Collapse )

Воспоминания, или почти сто лет тому назад

Решил продолжить публиковать воспоминания Иды Миримовой (отрывок о праздниках можно прочитать было здесь).

Мой отец, Юлий Кононович Заломонович родился в 1888 г. в Риге.
...
... в университет его по причине установленных для евреев процентных норм поступления не приняли, и пришлось ему ехать на учебу в Германию, в Кенигсберг. Денег на учебу не было, и их дал тесть, выучивший, таким образом, для дочки (Анны Наумовны, 1895 г.р.) мужа. Это не был, конечно, брак по расчету, родители дружили с детства (их матери были двоюродными сестрами), семьи часто ездили к друг другу в Ригу и Двинск, мать и отец были нежно влюблены друг в друга. Может быть, и не связал бы себя отец узами брака так рано, да дедушка был практичным человеком.

Поженили родителей (маме только исполнилось 16 лет), и уехал отец в 1911 г. учиться в Кенигсберг, а мама осталась в родительском доме. Отец приезжал только на каникулы. Привез он из Германии отличное знание классической музыки, и, помню, в Опочке вечерами мог «проигрывать», напевая и за артистов, и за оркестр «Аиду», «Травиату», «Кармен». Слух у него был прекрасный. В 1912 г. родился мой брат Илюша, а в 1914 г. отец окончил университет, защитил диссертацию. Но германский диплом в России оказался недействительным, его следовало подтвердить, сдав государственные экзамены, и отец сделал это в Киевском университете и стал врачом. Это было весной 1914 г. По окончании учебы молодые врачи приносили присягу – «Факультетское обещание» (Клятву Гиппократа), и копия «Обещания», подписанная отцом, сохранилась.
И вот, получив место земского врача в крошечной больничке села Новгородка Опочецкого уезда Псковской губернии, отец, забрав жену с ребенком из Двинска и бабушку из Риги, начал самостоятельную жизнь.

( Collapse )