pokasanova
Небо над домом детства
Вначале графомания тихонько щекотала меня. Теперь навалилась всеми четырьмя лапами. Захотелось вспоминать. Дом моего детства, например.
(Написала… и будто пришпилила кнопками к стене - всех, кого помню, а думала-то… напишу - станет легче)…
Жаль, сейчас не в моде посвящения. Автор будто стестняется - да ладно, да я так, жить-то надо… А откроешь детскую книжку на английском языке, про какую-нибудь зебру, история из двадцати слов, а тут тебе на первой странице – «Сьюзи, Бенджамину, Рону с любовью». И веришь – да, с душой писалось о зебре, думалось о любимых…
А я бы написала так: «Соседям, бывшим и нынешним, упомянутым и оставшимся в тени, - с любовью». Да.
Наш дом…
На одной из главных улиц Львова, трясущийся от трамваев, в пыли и грохоте - стоит наш старенький трехэтажный дом. Он есть на фото конца XIX века, но настолько неказист – ни лепнины, ни маскаронов-аттиков, никакого декора – что все путеводители и справочники обходят его стороной… А ведь если зайти в браму… Да, лестница темная, деревянная, скрипучая (каждая ступенька – другая нота), оооочень крутая… Но зато - чудесные выкрутасы плитки, и резные перила, и – знаете это слово? – десюдепорт над каждой дверью: в цветочном орнаменте лира и профиль девушки с распущенными волосами… Когда-то вдоль лестницы, на стене, были и львиные головы, держащие кольца перил…
А еще – у нас был двор… С дровяным сараем, пристройками, рядом тоненьких деревьев, из которых осталось лишь два… но они уже такие, что не обхватишь… Частокол ограды еще много веков поражал бы красотой - кружевной, из черного металла, наверху – будто пики, но не пережил ремонта, бедолага… За нашим двором – детская площадка, иногда большие мальчики играли там в футбол, а мы смотрели. Не раз и не два раздавался звон разбитого стекла - игроков как ветром сдувало, а в окне соседнего дома появлялся лысый злой дядя Петя с проклятиями. Иногда он лил воду на юных футболистов – так, для профилактики… Все, кто не с нашего двора, дети двух соседних переулков, назывались «с площадки». И чуть ли не весь район шел к себе домой, пролезая сквозь прутья нашей ограды (если голова пролезла – считай весь уже там, но взрослым эта формула не подходила, некоторые кряхтели, протискиваясь) . На крики соседей «это вам не проходной двор» чаще всего молчали, но иногда огрызались: «Как раз проходной»…
Как давно это было…
Говорили, что до войны дом принадлежал врачу Зайдену. Я застала его вдову – старенькую пани Зайденову. Она жила в крошечной комнатушке, вход со двора. Всей семьи - черная парализованная собачка… Бабушка заставляла меня делать книксен для пани, меня хвалили, и я была рада приседать хоть пять раз подряд… Помню похорон пани Зайденовой, много людей во дворе - и себя, не очень понимающую, что происходит.
Были у нас и другие яркие старухи! Вот стоит голубоглазая пани Хохула – издалека виден её живот в клетчатом фартуке. Хохула просто так стоит, стоит и стоит в дверях, у входа. Куда идешь, откуда пришла – надо доложить. Консьержка по призванию… Обедает пани Хохула прямо в подъезде – выносит маленькую скамеечку и держит тарелку на коленях. Чаще всего в тарелке бобы.
Однажды Хохула, зайдя к нам, увидела меня за ненавистным пианино:
- Учись, учись. Это лёгкий кусок хлеба – пальцами нажимать. Это не вёдра с водой по этажам носить – видишь, какие у меня жилы…
Во дворе квартира пани Борек, которую все называли Борычкой. У Борычки круглый нос, щербатая улыбка, она веселая и добрая. Рассказывает о новом кладбище:
- Була на Сыхивському цвинтари. Таке веселе кладовище! Пташки спивають, машины йиздять – красота!
Только один раз, из-за чего-то осерчав, пани Борычка стала кричать: «Приехали, заселились, ну погодите все, вот придут «китайи» - тогда не вы, а я буду на третьем этаже жить»… Уж не знаю, насколько волновала бы китайцев социальная справедливость… Но и тогда я понимала – как-то нечестно, что все квартиры такие разные… Будто собаки, играя, рвали пальто – одной карман достался, другой - воротник, а эта – аж половину с рукавом отхватила. У одних – три огромных комнаты, у других – одна, да еще и «удобства» – не за красивой дверью с матовым стеклом, как у нас, а где-то в темном сыром подвале с крысами…
Когда у Борычки умер муж («это не скорая помощь, а скорая сволочь» - вздыхала она), пришлось ей держать квартирантов. Одна семья так и осталась здесь. Оля и Адольф. Адольф жаловался на телевизор: «Робэ-робэ – нэ робэ! Лямпы горат! А робэ-робэ – нэ робэ!» А с Олей, бывало, говорили о детях. «Лучше иметь дочку! А хлоп – що? Дурнэ в хати». Но через несколько лет изменила точку зрения: «Ой, лучше два Петра, чем одна Оксана! По три раза в день переодевается!»
Но это было позже, гораздо позже…
Вот когда в старых фильмах показывают дружных соседей – верьте. Мы, дети, так и жили. Вместе – играть, вместе – в филиал Дома офицеров на 12-часовой детский сеанс в воскресенье, вместе – за мороженым по 11 копеек, вместе – заправлять сифоны газированной водой… Хорошо это, плохо? Кто знает. Может, мне по душе было бы в какую-нибудь электронную игрушку смотреть, как сейчас… Ведь диафильмы и книжки мне были интереснее, чем все догонялки-казаки вместе взятые.
Фильмоскоп – чудо нашего детства - был у подружки Нади, их семья ютилась в маленькой пристройке во дворе. Очаг находился прямо в комнате, он и плита, и печка. Так тесно, что сидеть нам с Надей разрешали прямо на буфете, и это казалось сказочно-романтичным… Но даже такая «квартира» – не самая плохая в доме! Жили и ниже первого этажа.
Тётя-Аня-из-подвала. Так ее все и называли. Ее жилище - в той стороне подвала, где у других соседей картошка, соленья и старые санки. Окна у тёти Ани - под потолком, в них мелькают ноги прохожих… А ведь брама не закрывалась, и подвал всегда был открыт, заходи кто хочешь - как она не боялась? Впрочем, столько народу было во дворе, да и Хохула на посту…
В первой квартире жил добрейший дядя Богдан, похожий на артиста Михаила Водяного. «Как жизнь моуодая? В каком куассе?» - спрашивал он меня лет до двадцати. Его дочка - настоящая украинская красавица, чернобровая, кареглазая, тёзка моей сестры.
Она мне и рассказала то, чего не говорили ни дома, ни в садике, ни у подруг - кто тот печальный человек с длинными волосами и сердцем на груди, его большой портрет, убранный пожелтевшими цветами, почти в каждой квартире… «Это Бозя, ему руки и ноги прибили гвоздями». Вне себя от ужаса я бегу к бабушке – и она решает, что пора меня водить в костел…
Бабушка полька, хоть и не львовянка. Но с военным зятем куда не забросит судьба…
Помню легкую перепалку с пани Анелей: «Для чэго пани не замккне джви?» - «А для чэго пани кшиче?»
Пани Анеля - бабушка моей подружки Лялечки. Мы ровесницы, но Лялька выше. Меряемся, она говорит : «Носа до лоба». Так и осталось на всю жизнь – мой лоб и сейчас ей до носа…
Однажды у них дома появляется деревянная коляска. А потом вдруг - братик у Ляли! Конечно, я говорю маме, что тоже хочу крошечного братика. И слышу в ответ, что у меня уже есть сестричка Галочка! Но ведь Галя взрослая! И не братик! Эх, мама совсем ничего не понимает…
Любили мы с Лялей сидеть на подоконнике. Рисовать, играть в куклы, смотреть на прохожих. Как-то раз взяли ножницы - удалось своими маленькими пальцами свести кольца ножниц вместе, а часть волос при этом отделилась от головы – ура, получилось, хотели сделать «бабетты», но после этой затеи мамы повели в парикмахерскую…
Когда мы с Лялечкой уж совсем не знали, чем заняться, то с воем носились вокруг стола, при этом каждая растягивала пальцами рот в обе стороны, чтоб «смешно»…
Наша подруга Инна в такие игры не играла. Старше нас на полтора года. Гуру. Она хорошо училась и, казалось, всё на свете знала. Самое первое горе для нас с Лялькой было в юности, когда Инночка уехала на землю предков…Как мы плакали! А потом - сколько писем было написано! Какие посылки она нам присылала! Но это я опять не о детстве…
Через стенку от Инны – Таня, старшеклассница, она нам как вожатая. Захотела – и поставила спектакль «Принцесса на горошине». Мы, «артисты», на лестничной клетке, зрители – на ступеньках. Выдумщица Инночка настояла, чтоб гром был сделан не иначе, как от раздавленного рыбьего пузыря, заставила маму чистить рыбу, а уж кто хлопнул – не помню…
Танин папа, дядя Павлик, держал голубей на чердаке… Для них было сделано круглое окошко под. крышей. Голуби вылетали и кружили в небе, высоко-высоко…
Еще одна семья на втором этаже… Эти дамы знают секрет вечной молодости. Тётя Люда сейчас, как и её мама в своё время - стройна, в сарафане, в шляпке… а то и в бейсболке. Прошу одного знакомого:
– Сколько ей лет - угадай.
- Ну, 60. Хотя, согласен, выглядит на 40.
- Так вот - ей в два раза больше, чем 40…
А отец ее был совершенно из позапрошлого века, с бородкой клинышком. Помню, развернул он газету, а там много-много портретов, на всех страницах. И он говорит: «Вот они, голубчики, все здесь». И как-то он это так сказал… как-то зловеще…и непонятно…
Ну вот я добралась и до нашего третьего этажа.
Ближайшие соседи – семьи Каплан и Лившиц. Саша Лившиц – друг детства. Стою у них на балконе, ногу просунула сквозь перила, качаю сандаликом… качаю-качаю, сандалик соскальзывает с ноги, падает во двор. Саша бежит, несёт. Опять качаю, сандалик падает, Саша бежит, Саша несёт. На третий раз девочки со второго этажа кричат: «Не беги! Она нарочно!» Я думаю что-то вроде того, что «ну да, нарочно – а вам-то что?», но выразить не умею… А Саша умный, он умеет разговаривать даже со взрослыми, я сама слышала, как он один раз сказал Лялиной бабушке: «Вы правы»… У Саши маленькая сестричка Леночка. Он стреляет пистонами из пистолета, а бабушка научила меня, что пистоном можно выбить глаз, я закрываю руками Леночке глаза, Леночка кричит, мне досадно – я же ее спасаю, а никто не понимает.
… Где он сейчас – Саша? Я ведь больше не вредная, обувью не бросаюсь…
А к Капланам мы всегда ходили «на телевизор»: футбол-хоккей-фигурное катание, а по субботам – «Голубой огонек»... Как только моя сестра закончила школу – шутник Каплан приветствовал ее не иначе, как «Здравствуй, старая дева».
Еще… Огневолосая Розита… Мне было 5 лет, но я помню её слова моей маме: «Я так хочу ребенка, мне всё равно – мальчика, или девочку». Родился мальчик. Это так страшно – слышать о человеке, который еще только должен родиться, а через несколько десятилетий быть у него на похоронах… Вся его несчастливая бестолковая жизнь прошла у меня перед глазами…
… О скольких семьях я рассказала? Сейчас в доме не осталось и половины. Из прежних жильцов – лишь нестареющая прямая тетя Люда с сыном и внуками.
А мы? А нас было пятеро: мама, папа, бабушка, Галя и я. Плюс серый-полосатый Васька. Вот мне и кажется, что настоящая семья – это когда не меньше, чем пятеро, да еще кто-то хвостатый впридачу…
А еще… Иллюзия, вечная иллюзия всех, кто долго живёт: что где-то всё это осталось, как было, где-то всегда летний вечер, все двери нараспашку, во дворе соседи поставили табуретку и, смеясь, играют в карты, и много детских голосов, и голуби кружат в небе…
Эти голуби - уж в стольких воспоминаниях, у стольких людей… Ну и что? Пусть кружат…
luvidaПро дядю Петю
- Про дядю Петю вдруг вспомнил, - произнёс Алексей.
- А кто это?
- Да был у нас такой во дворе. Одинокий старик, которого даже взрослые звали дядя Петя, жил в нашем подъезде на первом этаже. Ну, прямо житья нам, мальчишкам, от него не было. Всё время кричал на нас, жаловался родителям, водой из окна поливал…
- За что?
- Да за всё! То кричали мы громко, то ветку кто-то сломал, то скамейку испачкал. А в общем-то просто ему делать, видно, нечего было, вот он и развлекался, воспитывая нас. Так надоел, что решили мы ему отомстить. Собрались вчетвером, все пацаны от 7 до 10, и я на листе бумаги нарисовал петуха и почему-то латинскими буквами написал «gadu petuhu». Отправили одного парнишку по кличке Чита, чтобы он подкинул листок в дядипетин почтовый ящик, а тот по дороге ещё матерное слово приписал, по-русски. Ну, и был застукан во время подбрасывания записки
.- И что с ним случилось?
- Схватил его дядя Петя за руку, стал громко кричать, как будто его убивают. Понабежали такие же пенсионеры, кто днём дома был. Стали Читу пытать, он меня и сдал. И тут началось судилище. Вытолкали меня в круг и давай срамить и обличать. Чуть ли не приспешником мирового империализма выставили. Ещё бы чуть-чуть и приговорили бы к расстрелу…
- Как в живых-то остался? - смеюсь я.
- Да как-то незаметно жаркие споры сместились к другим непорядкам во дворе. Ну, я и улизнул, пользуясь моментом. Но с тех пор возненавидел общественные собрания…
- А Чите досталось потом?
- Ты знаешь, нет. Он так плакал, что мне его жалко стало, он года на два младше был, щупленький такой.
Кстати, у нас в подъезде тоже был такой общественный блюститель порядка. Звали его дядя Миша. Но как ни странно, был он женат и имел дочь Наташку, которой здорово доставалось от мальчишек, гоняемых её отцом. Наверное, такие дяди и тёти были и есть во всех дворах…
belka_helyaДвор моего детства, это бабушкин двор. Почему то помню его всегда летом, как будто и зимы не было никогда. Маленький, да нет, скорее крошечный дворик в старом районе города на четыре семьи. Бабушка жила на нулевом этаже – в подвальном помещении. Четыре деревянные ступеньки вниз и я на бабушкиной кухне. Два окна выходили на улицу и я часто смотрела на проходящих людей, да нет, на проходящие поред моими глазами ноги и пыталась представить, куда и зачем идут эти люди. Во дворе был кран, и если сильно потянуть ручку вверх - вниз из него била сильная струя воды, всегда холодной и удивительно вкусной. Над бабушкой жила семья – муж и жена. К ним тоже на день сдавали внука на воспитание. Он был на год старше меня, и я даже помню, как его звали. Тамик. Тамик и был моим первым кавалером и рыцарем. Его приводили раньше и он всегда ждал меня около ворот. Потом брал за руку и вел до бабушкиной двери. Ждал, сидя на скамейке, когда меня пустят погулять. Мы сидели целыми днями рядом, и по очереди, что-то рассказывали друг другу. Помню, как Тамику купили водяной пистолет. О!!!! Это было так круто. Мы заливали в него воду и обстреливали струями воды деревянный сарай соседа. Было весело, пока сосед не устроил нашим бабушкам скандал. Пистолет был отобран, и мы ревели в два голоса от обиды.
Какими вкусными были горбушки хлеба натёртые чесноком и густо присыпанные солью!!! Такими вкусными, могут быть только воспоминания детства.
Потом мы переехали, но память о солнечном и теплом дворике моего детства до сих пор осталась. Да, что там осталась… она будет всегда, пока жива Белка.
elenabyzovaКак только увидела эту тему у Какаду, от нахлынувших воспоминаний глаза и мысли буквально разбежались в разные стороны, и собрать их в кучку получилось с большим трудом и далеко не сразу)) Детство-то у меня проходило в нескольких дворах одновременно. Я ж постоянно курсировала между бабушками-дедушками и родителями в порядке расписания, точности и регулярности которого могло бы позавидовать министерство путей сообщения.)) И каждый двор был совершенно непохожим на другие, и каждый из них оставил в моей памяти свой неповторимый след, да, наверное, и не только в памяти, но и в характере тоже.
У маминых родителей, например, двор был территорией, прилегающей к частному дому. Но это для какой-нибудь там госконторы он был территорией, а для меня - целым миром, в котором я сделала свои первые в этой жизни шаги.
Сколько же здесь было всего интересного. С самого раннего утра я отправлялась в путешествие по этому миру с исследовательскими целями и возвращалась только вечером, так и не познав даже малой толики его. Чего стоил один только проезд, устеленный кудрявой муравой, с зарослями сирени, смородиновыми кустами, песочницей и огромными деревянными воротами в конце.
За ворота нельзя? Да и не больно-то хотелось! Есть же ещё огород! А тааам… но там лучше всего было путешествовать, прихватив кусок затонского шоколадного хлеба, с ним и луковые стрелки, и щавелевые листочки были гораздо вкуснее. Ну и что, что шоколадом он даже и не пах, Заяц же, когда давал его деду, так и сказал: «Хлеб ШОКОЛАДНЫЙ специально для Леночки». Ну! Белый-то можно было и в магазине купить, а шоколадный был только у Зайчика из Затона.
Побродив среди грядок и обогнув дом вдоль завалинки, где в осоке жили кузнечики, можно было выйти к дровянику, заросшему хмелем снаружи и с огромным осиным гнездом на потолке внутри, правда, давно уже пустым, но всё равно очень страшным. А рядом с дровяником стоял сарай с верстаком и огромной кучей разноцветных стружек в углу - дед здесь по вечерам столярничал. А ещё чуть дальше были доски, сложенные вдоль забора, на которых можно было играть, но только осторожно, чтобы не занозиться.
И уже перед самым крыльцом - огромная черёмуха. Здесь по праздникам накрывали стол, и до самого позднего вечера не смолкали разговоры, шутки, смех, а потом дед просил спеть его любимую, и над притихшей улицей разливалось задушевное: «Под окном черёмуха колышется…» Ночная тьма, привлечённая звуками песни, подкрадывалась всё ближе, сужая мир до границ теплого золотистого света покачивающейся над столом лампочки, любопытные звёздочки заглядывали сквозь ветви черёмухи, и было так сонно и так хорошо, как только, наверное, в детстве и бывает.
Потом, когда я немного подросла, и мне разрешили выходить за ворота, мир этого моего двора ещё больше расширился, прихватив и кусок улицы. А пока он был ограничен воротами, улица иногда сама приходила ко мне в гости.
Помню как-то раз, сижу я, значит, на досках, размышляю, естественно, о чём-то очень важном, и вдруг над воротами взвивается волейбольный мяч, перелетает через весь проезд и прямо мне по носу БАМЦ! Оно и больно было вообще-то, но в основном, конечно, обидно. Ну, как так-то!
Я естественно в рёв. Из дома вылетает бабушка: «Что случилось?!» А по проезду уже идёт соседский парнишка забрать мячик, тоже весь в непонятках – чего это я реву-то? Всё ещё горько всхлипывая, объясняю. Как им обоим удаётся сдержать смех, мне до сих пор не понятно! Бабушка прижимает меня к себе: «Да милая ты моя. Ах, они такие-сякие! Я вот им щас!» Пацан, растерянно хлопая глазами: «Лен, не плачь, мы ж не нарочно!» Бабушка сует ему мячик: «Иди уже, иди!» И снова ко мне: «Щас я вот за водой пойду, я им задам, будут у меня знать! Не плачь. Пойдём в дом, Серёжа проснулся».
Ура-а! Серёжка проснулся! Это мой двоюродный братишка, совсем ещё крошечный. Слёзы моментально высыхают, и я спешу в дом, краем уха улавливая дикий ржач на улице. Ну, и пусть. Вот баба пойдёт за водой, она им задаст!
Но совсем скоро я уже и сама большую часть времени буду проводить на улице за воротами, и там будут девчонки, многие из которых станут потом задушевными подружками, и будут мальчишки, и один из них будет лазить в чужой палисадник за цветами для меня. Но это уже, как говорится, совсем другая история.)
А я на сегодня закругляюсь. Про другие дворы из своего детства, расскажу как-нибудь в следующий раз, при условии, конечно, что вам это будет интересно))
Пррродолжение следует.
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →