Почти сто лет тому назад (5)
Воспоминания Иды Миримовой
Начало 1, 2, 3, 4
Отчетливо помню себя и все происходившее вокруг, наверное, с пяти-шести лет. Уже введен был НЭП, и жизнь в Опочке протекала очень привольно. Голодное время гражданской войны и военного коммунизма помню только по рассказам, а примерно с 1922 г. рынок ломился от деревенских продуктов: крестьянам разрешалось продавать излишки. Мануфактуры, обуви и прочих фабричных товаров тоже было полно, в городе открылась широкая сеть частных магазинов: Глазман, братья Варьятовы, Столяров, Селюгин, Хейсин… Уважаемые, почтенные люди, это потом они превратились в «нэпманов», а тогда были на равных со всеми. Зайдешь в любой магазин – там есть все, что угодно для души; если чего-то нет, то приветливый хозяин при первой же поездке за товаром в Москву привезет все, что нужно. У каждого владельца магазина был список постоянных покупателей, в основном женщин, и ткани привозились индивидуально каждой, опочецкие дамы ходили в разных платьях.
Лозунг «кто кого», провозглашенный при введении НЭПа, воспринимался как честное экономическое соревнование: когда товары в государственных магазинах станут дешевле и лучше, чем у частников, покупатели у последних перестанут покупать, частники закроют свои магазины и вольются в трудовую семью рабочих и служащих. Но пока, в начале 20-х, частные лавки пестрели обилием красиво выложенных товаров, а большой магазин ЕПО (Единое Потребительское Общество) поражал пустотой и мрачностью, и покупать там было нечего. Позднее вопрос «кто кого» разрешили очень просто: частников стали арестовывать и высылать, магазины закрыли, а в ЕПО по-прежнему ничего не продавали, а если и появлялся товар, то говорили «дают» или «выбросили». Повелось это на долгие годы.
Помню, как уезжал Симон Маркович Хейсин, мы провожали его на опочецкой станции. Мина, младшая дочь Хейсиных, моя ровесница, горько плакала, а я ее успокаивала: «Подумай, какая радость будет потом, когда папа вернется». А Мина со слезами говорила: «Я не хочу потом, я хочу, чтобы он сейчас никуда не уезжал». Это было, наверное, в 28-м или 29-м году.
( Collapse )
Начало 1, 2, 3, 4
Отчетливо помню себя и все происходившее вокруг, наверное, с пяти-шести лет. Уже введен был НЭП, и жизнь в Опочке протекала очень привольно. Голодное время гражданской войны и военного коммунизма помню только по рассказам, а примерно с 1922 г. рынок ломился от деревенских продуктов: крестьянам разрешалось продавать излишки. Мануфактуры, обуви и прочих фабричных товаров тоже было полно, в городе открылась широкая сеть частных магазинов: Глазман, братья Варьятовы, Столяров, Селюгин, Хейсин… Уважаемые, почтенные люди, это потом они превратились в «нэпманов», а тогда были на равных со всеми. Зайдешь в любой магазин – там есть все, что угодно для души; если чего-то нет, то приветливый хозяин при первой же поездке за товаром в Москву привезет все, что нужно. У каждого владельца магазина был список постоянных покупателей, в основном женщин, и ткани привозились индивидуально каждой, опочецкие дамы ходили в разных платьях.
Лозунг «кто кого», провозглашенный при введении НЭПа, воспринимался как честное экономическое соревнование: когда товары в государственных магазинах станут дешевле и лучше, чем у частников, покупатели у последних перестанут покупать, частники закроют свои магазины и вольются в трудовую семью рабочих и служащих. Но пока, в начале 20-х, частные лавки пестрели обилием красиво выложенных товаров, а большой магазин ЕПО (Единое Потребительское Общество) поражал пустотой и мрачностью, и покупать там было нечего. Позднее вопрос «кто кого» разрешили очень просто: частников стали арестовывать и высылать, магазины закрыли, а в ЕПО по-прежнему ничего не продавали, а если и появлялся товар, то говорили «дают» или «выбросили». Повелось это на долгие годы.
Помню, как уезжал Симон Маркович Хейсин, мы провожали его на опочецкой станции. Мина, младшая дочь Хейсиных, моя ровесница, горько плакала, а я ее успокаивала: «Подумай, какая радость будет потом, когда папа вернется». А Мина со слезами говорила: «Я не хочу потом, я хочу, чтобы он сейчас никуда не уезжал». Это было, наверное, в 28-м или 29-м году.
( Collapse )
